ВЕГИН Петр | Поэзия XX века | Антология Нефертити

Петр ВЕГИН


Во сне

Я к тебе пришел во сне,
я тебя не видел долго.
Не застал тебя я дома -
ты во сне ушла ко мне.

[Дневники]

Ведите дневники,
не будьте простаками.
Равно как рыбаки,
удите дни за днями.
Веденье дневника
не требует таланта,
хотя похоже на
граненье бриллианта.
Не корчите судью
над временем вчерашним,
пишите жизнь свою,
все, что сочтете важным.
История души
любого человека
не может жить в глуши
Отечества и Века.

Душа

Ни в чем не меняясь снаружи,
в ночной листопадной глуши
проснуться и вдруг обнаружить
исчезновенье души.
Как невыносимо и сложно
сознаньем понять, что душа
из тела и через окошко
неслышнее кошки ушла.
Ты думаешь - все тебе можно
и время тебе нипочем,
душа - полуночная кошка,
промокшая под дождем?!
Бродяга, исчадие ада,
отбитая трижды, куда
еще тебе, дурочка, надо
в твои-то года?
Душа, что за страшные шутки?
Не вляпайся в новую грязь!..
Явилась она через сутки
и так отвечала, светясь:
«Природою данное тело
с твоей недурною башкой
не сделают доброго дела,
коль будут в разладе с душой.
Допустим, я драная кошка.
Ругая меня и кленя,
как все же бездарно и пошло
ты выглядишь без меня.
А себя не представляю
без женщины, с чьей душой
мы, светом сливаясь, стояли
как будто свеча со свечой.
Прошу вас и повелеваю
обняться и жить не греша...»
И, тело огнем заполняя,
вернулась на место душа.
Царапается жестоко,
ну просто хоть не дыши.
И все мои черные строки -
царапины этой души.

Лёт лебединый

В дни листопада, в канун холодов,
можно отшельничать, жить нелюдимо,
да оторвет вдруг от черновиков
лёт лебединый, лёт лебединый.
И выбегаешь, пестун городской,
джинсы заляпав рыжею глиной, -
боже мой, что это сделал с тобой
лёт лебединый, лёт лебединый?
К небу - лицом, что ты им поверял
страстно, молитвенно и торопливо? -
в волосы пряча лицо, не шептал
той, что при всех называешь любимой,
другу, бумаге... Ни с кем на земле
не был зажимистым иль половинным...
Но что-то есть, что только тебе
молвить возможно, лёт лебединый.
...
В памяти долго будет белеть
стая серебряных пилигримов.
Разумом это не уразуметь:
необъяснимо - лёт лебединый.
Вновь затворишься, забросишь дела
и под мерцанье свечи стеариновой
вдруг ощутишь - обретают слова
лёт лебединый, лёт лебединый...

Свет

Уходя, оставлю свет
в комнатушке обветшалой,
невзирая на запрет
правил противопожарных.
У любви гарантий нет.
Чувство ведь - не корпорация.
Уходя, оставьте свет
в тех, с кем выпало расстаться.
Жаль, что неизбежна смерть.
Но возможна сатисфакция -
уходя, оставьте свет.
Это больше, чем остаться!

Конец декабря

Ты по снежному городу светловолосая шла
и глаза мои, словно собак, за собою вела.
Но кончается все: сигареты, декабрь, игра,
и пустеют зрачки, как собачья пуста конура.
Как футляры без скрипок, на стенах некстати висят
зеркала без твоих отражений. Декабрь. Арбат.
За стеною Гамбринус живет - антикварный сверчок:
скрипка въелась в плечо, из руки прорастает смычок.
Я громаден и прям, будто выпрямленный горбач!
Так сыграй что-нибудь на мотив моей грусти, скрипач...
Переулочный снег. Переход. Каллиграммы следов.
Пара глаз за тобой - пара породистых псов.
Но ты входишь в метро, и они попадают впросак,
потому что в метро не пускают собак...

[Переплыви Волгу]

Так дышат олени, уйдя от погони, вдыхая свободу,
и лижут разбитое бегом копыто...
Будь проклята трижды, любимая, и позабыта!
Как дышат олени, уйдя от погони - вдыхаю свободу.

«Что за октябрь, послушайте...»

Что за октябрь, послушайте, небывалый октябрь!
Может быть, исполняющий обязанности
дежурного по временам года забыл о дожде и,
на облако облокотившись локтями,
великодушный, смотрит,
как под деревьями целуются пешеходы?
О ноябрь, декабрь, январь, будьте милосердны,
не зарывайте в землю, не засыпайте снегом этого клада!
О помедли, дежурный по временам года, о помедли -
не прерывай листопада!
О погоди, мы успеем еще побелеть,
это уже и так недалече.
Это уже как до Итаки рукою подать Одиссею,
Помедли, помедли! Мне сравнить эту женщину не с чем!
Если уж перед кем-то стоять на коленях, то пред нею!
Я не хочу больше гадать на трамвайных билетах,
на кофейной гуще, на картах или загадывать на звезду.
В чем виновато мое тридцатипятилетье?
Какая разница, где мы - в раю или в аду?
Но все же вторично октябрь немыслим,
судьба не знает повтора.
На зависть эта осенняя пьеса была. На зависть
в ней были роли твоя и моя.
А видеть, как умирают актеры,
не должен никто. Занавес, поскорей дайте занавес!

[Формула Весны]

Ты шла как формула Весны,
и все тебя решали
и, оборачиваясь,
выдыхали свой ответ.
Но даже если вместе взять
холсты, стихи, скрижали,
не вытанцовывается
ответ на белый свет.
Чему равны твои глаза,
чему равна улыбка?
Смешно, чтоб тайна рук и ног
была как дважды два!
Стал гением, кто допустил,
ища тебя, ошибку -
решив, что он решил тебя.
А тайна все жива.

«Я тебя не перенес на руках...»

Я тебя не перенес на руках
            через семь мостов -
я их сжег,
потому что они не к тебе вели.
До седьмого неба выросли семь костров,
лед растаял, и по реке пошли корабли.
Мне сказала жизнь:
- Поди туда, не знаю куда... -
Я пошел туда и принес ей то, не знаю что.
И года мои были - солёные невода,
где обломки радуг
            тяжелые рыбы
                        высекали хвостом.
На причалах стояли женщины.
            Я им рыбу отдал.
Четверть века в море пахал, и столько же лет
«нет» мне слышалось в каждом полуночном «да»,
пока я не услышал «да»
            в твоем полуденном «нет».
Все, что я имел за душой, я тебе на коленях дарил.
И наполнились смыслом
            штормовые мои двадцать пять.
И слетались из будущего перелетные календари
из ладоней наших чистую нежность клевать